"То, что нам принадлежит", Х.Л.Борхес

[Ivo]

Мы любим то, о чем никогда не узнаем; то, что потеряно.
Кварталы, которые раньше были окраинами.
Древности, которым уже не под силу разочаровать нас,
потому что они стали блестящими мифами.
Шесть томов Шопенгауэра,
которые останутся недочитанными.
По памяти, не открывая ее, — вторую часть “Дон Кихота”.
Восток, несомненно не существующий для афганца,
перса и турка.
Наших предков, с которыми мы не смогли бы проговорить
и четверти часа.
Изменчивые образы памяти,
сотканной из забвения.
Языки, которые мы едва понимаем.
Латинский или саксонский стих, повторяемый по привычке.
Друзей, не способных предать нас,
потому что их уже нет в живых.
Безграничное имя Шекспира.
Женщину, которая была рядом с нами, а теперь так далеко.
Шахматы и алгебру, которых я не знаю.

---

"Забинтованное плечо", К.Кавафис (пер. Г.Шмакова под редакцией И.Бродского)

[Ivo]

Он сказал, что споткнулся о камень, упал, расшибся.
Но не в этом, наверно, была причина
его забинтованного плеча.
От неловкой попытки снять с полки пачку
фотографий, давно его занимавших,
повязка ослабла, и струйка крови
потекла по руке.
Я принялся поправлять бинты:
я поправлял их медленно, неторопливо.
Ему было не больно, и мне нравилось созерцание крови:
эта кровь была кровью моей любви.
Когда он ушел, я нашел на полу под стулом
алый клок ваты, оставшейся от перевязки,
ваты, чье место – мусорное ведро.
И я прижал эту вату к моим губам,
и стоял, так держа ее, долго-долго –
прижимая к губам моим кровь любви.

---

"Рабочий", Н.Гумилев

[Ivo]

Он стоит пред раскаленным горном,
Невысокий старый человек.
Взгляд спокойный кажется покорным
От миганья красноватых век.
Все товарищи его заснули,
Только он один еще не спит:
Все он занят отливаньем пули,
Что меня с землею разлучит.
Кончил, и глаза повеселели.
Возвращается. Блестит луна.
Дома ждет его в большой постели
Сонная и теплая жена.
Пуля, им отлитая, просвищет
Над седою, вспененной Двиной,
Пуля, им отлитая, отыщет
Грудь мою, она пришла за мной.
Упаду, смертельно затоскую,
Прошлое увижу наяву,
Кровь ключом захлещет на сухую,
Пыльную и мятую траву.
И Господь воздаст мне полной мерой
За недолгий мой и горький век.
Это сделал в блузе светло-серой
Невысокий старый человек.

---

Анастасия Афанасьева - Она говорит

[Rufus XXI]

1.

Надоело бояться
Жить в свинарнике надоело
Мусоровозы не приезжают
Боятся обстрелов
С этим мусором не будет никакого дела
Вот лежат ржавые банки
Коричневые ржавые банки на белом
Снегу

Кто уберет их, если не мы?
Жить, что ли, на свалке?
Мы ходим по полю, как живые мишени
Мы собираем банки,
Пакуем в мешки ржавые банки
Кольца
Жилеты
Коробки
Черные тела ворон
Собственные тела
Разрозненные останки

Надоело бояться
Страх тоже доходит до какого-то предела
За которым начинается нечто
Танцы с ржавыми банками на поле белом
Уборка в доме
Стирка одежды
Сон в обнимку

До определенной минуты
Когда время вспыхивает как бумага
И осыпается мелким пеплом

Но уже не страшно
Никогда больше не будет
Страшно

2.

Она говорит в свете зимнего солнца,
Картинка смазывается, исчезает,
Вот остаются только телепомехи,
Ее слова клюют меня, как вороны,
В сердце, надоело бояться,

Надоело бояться,
Надоело бояться,

В поле
Изъеденном воронками
После снарядов
Будто оспой

Она стоит
С лопатой
Мешком
Полным мусора

Интервью
Синий микрофон

Надоело бояться

Жизнь за пределами страха
Бесстрашие на грани смерти

@темы: Анастасия Афанасьева

---

"Неизвестная", Зинаида Гиппиус

[Ivo]

Что мне делать со смертью - не знаю.
А вы другие, - знаете? Знаете?
Только скрываете, тоже не знаете.
Я же незнанья моего не скрываю.
Как не живи - жизнь не ответит:
Разве жизнею смерть побеждается?
Сказано - смертью смерть побеждается.
Значит на всех путях она встретит.
А я ее всякую - ненавижу.
Только свою люблю, неизвестную.
За то и люблю, что она неизвестная,
что умру - и очей ее не увижу.

---

Андрей Глоба (1888 - 1964)

[tes3m]

КАК Я УБИЛ ОЛЭ

Я ставил сети.
   Рыбачьи шхуны
Вдали, как чайки,
   Белели.
Вдруг вижу: Олэ
   Из Карамуны
Проходит с Хильдой
   Вдоль мели.

Смеются оба,
   И оба светлы.
И Олэ шутит
   В довольстве гордом:
«Здесь все мое!—
Кто взял тебя,
Тот всем владеет
    Фиордом!»
   Зудели!
   Зудели!
   Зудели!
   Лей!

Я греб к фиорду.
   Рыбачьи шхуны
У шхер мерцали
   Огнями.
Вдруг вижу: Олэ
   Из Карамуны
Гребет туда же
   С сетями.
Тогда гарпуном
   Швырнул в него я,
И он не вскрикнул,
   Склонясь над бортом.
Стал весел я.
Кричу: «Го-го!
Я всем владею
    Фиордом!»
   Зудели!
   Зудели!
   Зудели!
   Лей!

Из книги "Запад" (1936 г.), раздел "Норвегия, Швеция".

---

Kingsley Amis

[tes3m]

     The End

The mirror holds: small common objects fill
Its eye impatient, sore with keeping still.
     The book, the person stupefy,
     Merely because they fill its eye.

The mirror breaks, and fragments wheel and flare
– Before their mercury dissolves in air –
     To seize the person for one look,
     To catch one image of the book.

---

Вахтин Николай Анатольевич

[MadHatterBelial]

Разбитое сердце частицей меня
В ладонях твоих трепетало,
Ты думала грустно: "Ну что за фигня?"
И взглядом салфетку искала.

---

Сергей Сабратов

[MadHatterBelial]

Беги, королева!

Скажи, королева, о чём ты мечтала забыть?
О том, как закончилась пьеса ударом ножа,
О том, как тебя раздавили колёса судьбы?
А может о том, как однажды пыталась сбежать?

Беги, королева, вращается вспять колесо,
На спицах распяты валеты, дурак у руля.
Взведён до упора курок, ствол уткнулся в висок,
Дрожащими пальцами в бледный висок короля.

Беги, королева! Беги, королева!
От глупой придворной борьбы за места козырей.
Беги, королева! Беги, королева!
Беги, королева, отсюда, как можно скорей.

Беги без оглядки и отдыха, только не плачь,
Хрусталь венценосной слезы не отвадит беду.
Багровую маску надел королевский палач,
Наточен топор, к эшафоту принцессу ведут.

Стучи каблуками по мраморным плитам дворца,
Так сердце остывшее бьётся железом в ребро.
Сражайся с тузами, с колодой борись до конца.
Она никого, никогда не отпустит добром.

Беги, королева! Беги, королева!
Судьбой, а не случаем, каждый бегущий ведом.
Беги, королева! Беги, королева!
Беги, королева, рассыпался карточный дом.

Беги, королева, из этой юдоли гнилой,
Смирительной мантии рви исступлённо узлы.
Отбросив корону, сдавившую царственный лоб,
Дразни эскулапов надменных, священников зли.

Не слушай дворцовую челядь, гвардейскую брань,
Монахинь безумных, молящихся, плачущих бред.
Беги и не думай, чем кончится эта игра.
Беги, королева, желаю удачи тебе.

Беги, королева! Беги, королева!
Здесь даже шестёрки назначенной масти верны.
Беги, королева! Беги, королева!
Беги, королева, из этой картонной страны.

---

Алина Витухновская

[MadHatterBelial]

Собака Павлова

Считалось, что нужно
Вымыть руки,
Махровым полотенцем закончить
Школу, различать
Мужчину и женщину,
Основные направления
Современной
Философии,
Вести учет
Бумагам, ежегодно
Обследоваться в районной
Поликлинике,
Похоронить мать, дерево вырастить, сына
Считаться отцом,
Знать уголовный кодекс, ВРАГА В ЛИЦО
ЗАЧЕМ? ЕСЛИ МОЖНО СТРЕЛЯТЬ ЕМУ В СПИНУ.

---

[robert ross]

CORNWALL

A word drops into the mist
like a child’s ball into high grass
where it remains seductively
flashing and glinting until
the gold bursts are revealed to be
simply field buttercups.
Word/mist, word/mist: thus it was with me.
And yet, my silence was never total—
Like a curtain rising on a vista,
sometimes the mist cleared: alas, the game was over.
The game was over and the word had been
somewhat flattened by the elements
so it was now both recovered and useless.
I was renting, at the time, a house in the country.
Fields and mountains had replaced tall buildings.
Fields, cows, sunsets over the damp meadow.
Night and day distinguished by rotating birdcalls,
the busy murmurs and rustlings merging into
something akin to silence.
I sat, I walked about. When night came,
I went indoors. I cooked modest dinners for myself
by the light of candles.
Evenings, when I could, I wrote in my journal.
Far, far away I heard cowbells
crossing the meadow.
The night grew quiet in its way.
I sensed the vanished words
lying with their companions,
like fragments of an unclaimed biography.
It was all, of course, a great mistake.
I was, I believed, facing the end:
like a fissure in a dirt road,
the end appeared before me—
as though the tree that confronted my parents
had become an abyss shaped like a tree, a black hole
expanding in the dirt, where by day
a simple shadow would have done.
It was, finally, a relief to go home.
When I arrived, the studio was filled with boxes.
Cartons of tubes, boxes of the various
objects that were my still lives,
the vases and mirrors, the blue bowl
I filled with wooden eggs.
As to the journal:
I tried. I persisted.
I moved my chair onto the balcony—
The streetlights were coming on,
lining the sides of the river.
The offices were going dark.
At the river’s edge,
fog encircled the lights;
one could not, after a while, see the lights
but a strange radiance suffused the fog,
its source a mystery.
The night progressed. Fog
swirled over the lit bulbs.
I suppose that is where it was visible;
elsewhere, it was simply the way things were,
blurred where they had been sharp.
I shut my book.
It was all behind me, all in the past.
Ahead, as I have said, was silence.
I spoke to no one.
Sometimes the phone rang.
Day alternated with night, the earth and sky
taking turns being illuminated.

- Louise Glück - Faithful and Virtuous Night

---

Гийом Аполлинер

[эржбета батори]

Я порой вспоминаю забавный куплет
Никуда от него не деться
Если сердце ищет другое сердце
То это сердце и есть то сердце

Вот и я раздваиваюсь
Ибо я одинок
Я хотел бы уехать в город далекий
И жить-поживать Может чьи-то строки
Мне навеяли образ что в городе вечная ночь
Или мне это только метится
И я от себя самого убегаю прочь

Меня привлекает неведомость этой мглы
Мне бы стать орлом поскольку только орлы
Могут видеть солнце
В стране где оно не видно
Однако ночь безысходна луна больна
И только кричащим совам
Во тьме не спится
Или мне это только метится
Ибо я раздвоен
Кто знает что будет
Величье вечно
Двуличье вечно
Смерть бесконечна
Вовсе не надо
Пытать грядущее
Даже если мы можем
Прозреть грядущее
Вовсе не надо пытать грядущее
Не лучше ли попросту жить наслаждаясь
прохладой вечерней
Дремать и мечтать что любой из надежд
достоверней

Если что у меня и было так сердце из плоти
Я принес его к алтарю
Исполняя обет
Но увидел одно серебро
Серебро под тусклыми взглядами
Богородиц
А еще я увидел словно впервые
Золотые сердца Иисуса и Девы Марии
Святые сердца из мрамора
И из гипса
Которых так много в соборах
Я был пристыжен
И запрятал поглубже сердце из плоти
Сердце мое такое
Окровавленное живое
И потом я вышел со страхом глядя
Как сердца золотые пылали там в церкви
Сзади
Но сердце мое так меня стесняло
Что я закопал его в землю
Подальше
От монахов и от церквей
Принесите же черный ирис
Принесите туда где лежит оно утихомирясь
Черный ирис и розовый олеандр

---

Александр Введенский

[эржбета батори]

Где

Где он стоял опершись на статую. С лицом переполненным думами. Он стоял. Он сам обращался в статую. Он крови не имел. Зрите он вот что сказал:

Прощайте темные деревья,
прощайте черные леса,
небесных звезд круговращенье,
и птиц беспечных голоса.

Он должно быть вздумал куда-нибудь когда-нибудь уезжать.

Прощайте скалы полевые,
я вас часами наблюдал.
Прощайте бабочки живые,
я с вами вместе голодал.
Прощайте камни, прощайте тучи,
я вас любил и я вас мучил.

[Он] с тоской и с запоздалым раскаяньем начал рассматривать концы трав.

Прощайте славные концы.
Прощай цветок. Прощай вода.
Бегут почтовые гонцы,
бежит судьба, бежит беда.
Я в поле пленником ходил,
я обнимал в лесу тропу,
я рыбу по утрам будил,
дубов распугивал толпу,
дубов гробовый видел дом
и песню вел вокруг с трудом.

[Он во]ображает и вспоминает как он бывало или небывало выходил на реку.

Я приходил к тебе река.
Прощай река. Дрожит рука.
Ты вся блестела, вся текла,
и я стоял перед тобой,
в кафтан одетый из стекла,
и слушал твой речной прибой.
Как сладко было мне входить
в тебя, и снова выходить.
Как сладко было мне входить
в себя, и снова выходить,
где как чижи дубы шумели,
дубы безумные умели
дубы шуметь лишь еле-еле.

Но здесь он прикидывает в уме, что было бы если бы он увидал и море.

Море прощай. Прощай песок.
О горный край как ты высок.
Пусть волны бьют. Пусть брызжет пена,
на камне я сижу, все с д[удко]й,
а море плещет постепе[нно].
И всё на море далеко.
И всё от моря далеко.
Бежит забота скучной [ш]уткой
Расстаться с морем нелегко.
Море прощай. Прощай рай.
О как ты высок горный край.

О последнем что есть в природе он тоже вспомнил. Он вспомнил о пустыне.

Прощайте и вы
пустыни и львы.

И так попрощавшись со всеми он аккуратно сложил оружие и вынув из кармана висок выстрелил себе в голову. [И ту]т состоялась часть вторая — прощание всех с одним. Деревья как крыльями взмахнули [с]воими руками. Они обдумали, что могли, и ответили:

Ты нас посещал. Зрите,
он умер и все умрите.
Он нас принимал за минуты,
потертый, помятый, погнутый.
Скитающийся без ума
как ледяная зима.

Что же он сообщает теперь деревьям.— Ничего — он цепенеет. Скалы или камни не сдвинулись с места. Они молчанием и умолчанием и отсутствием звука внушали и нам и вам и ему.

Спи. Прощай. Пришел конец.
За тобой пришел гонец.
Он пришел последний час.
Господи помилуй нас.
Господи помилуй нас.
Господи помилуй нас.

Что же он возражает теперь камням.— Ничего — он леденеет.
Рыбы и дубы подарили ему виноградную кисть и небольшое количество последней радости.

Дубы сказали: — Мы растем.
Рыбы сказали: — Мы плывем.
Дубы спросили: — Который час.
Рыбы сказали: — Помилуй и нас.

Что же он скажет рыбам и дубам: — Он не сумеет сказать спасибо.
Река властно бежавшая по земле. Река властно текущая. Река властно несущая свои волны. Река как царь. Она прощалась так, что. Вот так. А он лежал как тетрадка на самом ее берегу.

Прощай тетрадь.
Неприятно и нелегко умирать.
Прощай мир. Прощай рай.
Ты очень далек человеческий край.

Что сделает он реке? — Ничего — он каменеет.
И море ослабевшее от своих долгих бурь с сожалением созерцало смерть. Имело ли это море слабый вид орла.— Нет оно его не имело.
Взглянет ли он на море? — Нет он не может. Но — чу! вдруг затрубили где-то — не то дикари не то нет. Он взглянул на людей.

Когда

Когда он приотворил распухшие свои глаза, он глаза свои приоткрыл. Он припомнил всё как есть наизусть. Я забыл попрощаться с прочим, т. е. он забыл попрощаться с прочим. Тут он вспомнил, он припомнил весь миг своей смерти. Все эти шестерки, пятерки. Всю ту — суету. Всю рифму. Которая была ему верная подруга, как сказал до него Пушкин. Ах Пушкин, Пушкин, тот самый Пушкин, который жил до него. Тут тень всеобщего отвращения лежала на всем. Тут тень всеобщего лежала на всем. Тут тень лежала на всем. Он ничего не понял, но он воздержался. И дикари, а может и не дикари, с плачем похожим на шелест дубов, на жужжанье пчел, на плеск волн, на молчанье камней и на вид пустыни, держа тарелки над головами, вышли и неторопливо спустились с вершин на немногочисленную землю. Ах Пушкин. Пушкин.

Всё

<1941>

---

Борис Рыжий

[эржбета батори]

Я уеду в какой-нибудь северный город,
закурю папиросу, на корточки сев,
буду ласковым другом случайно проколот,
надо мною раcплачется он, протрезвев.

Знаю я на Руси невеселое место,
где веселые люди живут просто так,
попадать туда страшно, уехать - бесчестно,
спирт хлебать для души и молиться во мрак.

Там такие в тайге расположены реки,
там такой открывается утром простор,
ходят местные бабы, и беглые зеки
в третью степень возводят любой кругозор.

Ты меня отпусти, я живу еле-еле,
я ничей навсегда, иудей, психопат:
нету черного горя, и черные ели
мне надежное черное горе сулят.

---

Юрий Левитанский

[tes3m]

Нет, не бог всемогущий, всего только маленький
слабый божок,
сотворил я Вселенную в три деревца,
в три рождественских елочки хрупких,
чтоб ныне,
как скряга,
над веточкой каждой трястись,
над иголочкой каждой.

Три рождественских елочки, три одиноких тростинки,
три тонких травинки
всего-то и есть у меня,
вот затем и трясусь,
как скупой над своим сундуком,
над травинкою каждой.

Три травинки, три легких снежинки лежат
на ладони моей,
три снежинки всего и богатства,
три звездочки зябких.

Три снежинки, три звездочки зябких, три зыбких
надежды мои,
осторожно пускаю с ладони,
и вот уже тает ладонь моя,
воску подобно.

Так стою, как свеча среди поля.
И только три звездочки зябких.
Три зыбких надежды мои.
Три звезды Вифлеемских.

---

Артюр Рембо

[MadHatterBelial]

Офелия

I

По глади черных вод, где звезды задремали,
Плывет Офелия, как лилия бела,
Плывет медлительно в прозрачном покрывале...
В охотничьи рога трубит лесная мгла.

Уже столетия, как белым привиденьем
Скользит Офелия над черной глубиной,
Уже столетия, как приглушенным пеньем
Ее безумия наполнен мрак ночной.

Целует ветер в грудь ее неторопливо,
Вода баюкает, раскрыв, как лепестки,
Одежды белые, и тихо плачут ивы,
Грустя, склоняются над нею тростники.

Кувшинки смятые вокруг нее вздыхают;
Порою на ольхе гнездо проснется вдруг,
И крылья трепетом своим ее встречают...
От звезд таинственный на землю льется звук.

II

Как снег прекрасная Офелия! О фея!
Ты умерла, дитя! Поток тебя умчал!
Затем что ветра вздох, с норвежских гор повеяв,
Тебе про терпкую свободу нашептал;

Затем что запасло то ветра дуновенье
Какой-то странный гул в твой разум и мечты,
И сердце слушало ночной Природы пенье
Средь шорохов листвы и вздохов темноты;

Затем что голоса морей разбили властно
Грудь детскую твою, чей стон был слишком тих;
Затем что кавалер, безумный и прекрасный,
Пришел апрельским днем и сел у ног твоих.

Свобода! Взлет! Любовь! Мечты безумны были!
И ты от их огня растаяла, как снег:
Виденья странные рассудок твой сгубили,
Вид Бесконечности взор погасил навек.

III

И говорит Поэт о звездах, что мерцали,
Когда она цветы на берегу рвала,
И как по глади вод в прозрачном покрывале
Плыла Офелия, как лилия бела.

(пер. М.П.Кудинов)



Kerry Darlington, "Ophelia".

---

[Avallen]

02.10.2014 в 10:06

Пишет  Либертарный Дракон:

קשה לשתי קונכיות לשוחח שיחה של ממש
כל אחת מטה אוזן לים שלה
רק שולה-הפנינים או סוחר העתיקות
יכול לקבוע בלי חשש: אותו ים


Трудно двум ракушкам вести настоящую беседу,
Каждая прислушивается к своему морю.
Лишь ловец жемчуга или торговец древностями
Могут определить, что это одно и то же море.

(Т. Карми)

---

Филипп Супо

[tes3m]

V. ГАЛОПОМ
Галопом галопом на белой лошадке
при этом ни хлыст не забудь ни перчатки
галопом дружок на рассвете лети
увидишь прекрасный дворец на пути

К дворцу ты подъедешь тропинкой лесною
укрытой осенней обычной листвою
и мимо и мимо листвою шурша
совсем не для всех эта жизнь хороша

(перевод М.Яснова)

---

R.I.P.

[Dead Poets]

---

Чеслав Милош

[пойдем домой]

Песня о конце света

В день конца света
Пчелка тихо кружит над настурцией,
Рыбак починяет блестящую сеть.
Веселые дельфины скачут в море,
Воробышки расселись на заборе
И кожа змеи лоснится на солнце, как медь.

В день конца света
Идут по полю женщины с зонтами,
В газоне с краю пьяный засыпает,
Нас зеленщик на улицу зовет,
И желтый парус к острову плывет,
И скрипки звук, вверху зависнув,
Звёздную ночь нам отворяет.

А те, кто ждали молнии и грома,
Разочарованы.
А те, кто ждали знамений и архангельской трубы,
Не верят в то, что все уж началось.
Пока луна и солнце в небесах,
Пока у розы желтый шмель в гостях,
И детки розовенькие родятся,
Не верится, что все уж началось.

Лишь старичок седой, что мог бы быть пророком,
Но не пророк он - не клянет нас и не судит,
Бубнит, подвязывая помидоры:
Другого конца света не будет,
Другого конца света не будет.

1944