[tes3m]

Простые стихи

Мы говорили с ним у старого огня.
Он — мой сосед и, кажется, — мой друг нечаянный.
С челом опущенным, с рукой изнеможенной.
И я его люблю и, может быть, любим.
И это все, что снилось мне.
Другой
Не знаю правды в этом мире черном.

Игнатов Иван
(Дмитрий Евгеньевич Максимов 1904- 1987)

---

Rough Стивена Спендера

[tes3m]

В оригинале

My parents kept me from children who were rough
and who threw words like stones and who wore torn clothes.
Their thighs showed through rags. They ran in the street
And climbed cliffs and stripped by the country streams.

I feared more than tigers their muscles like iron
And their jerking hands and their knees tight on my arms.
I feared the salt coarse pointing of those boys
Who copied my lisp behind me on the road.

They were lithe, they sprang out behind hedges
Like dogs to bark at our world. They threw mud
And I looked another way, pretending to smile,
I longed to forgive them, yet they never smiled.
* * *
Семья берегла меня от детей, у которых
Ругань крепче кремня, а сквозь рваный карман
Белеет бедро. Они везде,
Вдоль улиц, близ рек – и на дереве, за гнездом.

Мне тигра страшней были их мускулы из стали,
И цепкие руки, и ноги, которыми они лягались,
И соль их насмешек, когда они
Передразнивали мой лепет из-за спины.

Проворные, они из-за заборов
Упорно лаяли на наш мир. Кидались грязью.
Я в сторону смотрел, притворялся, что улыбаюсь.
Я так хотел их простить. Но они мне не улыбались.
(Перевод Ю.Анисимова)

---

АНДРЕ ЖИД ИЗ СТИХОТВОРЕНИЙ АНДРЕ ВАЛЬТЕРА

[tes3m]

Нас нынче обошла весна, о дорогая,

И песен и цветов как будто избегая;

Апрельских не было совсем метаморфоз:

Нам не придется вить венки из легких роз.



Еще при свете ламп, почти безмолвно

Мы были склонены над грудой зимних книг,

Когда морским пугливым анемоном

Багровый солнца диск нас в сентябре настиг.



Ты мне сказала: — Вот и осень.

Ужель так долго спали мы?

Как дальше жить средь полутьмы,

Средь книг, чей вид нам стал несносен?



Быть может, мимо нас весна

Уже прошла, мелькнув на миг единый?

Чтоб вовремя зари была нам речь слышна,

На окнах распахни гардины!.. —



Шел дождь. У ламп, поблекших при багровой

Заре, мы удлинили фитили

И в ожиданье погрузились снова

Весны, грядущей издали.


Перевод Бенедикта Лифшица

---

[Avallen]

Лорка, Извечный угол

Земля и небо,
извечный угол
(а биссектрисой
пусть ветер будет).

Дорога и небо,
гигантский угол
(а биссектрисой
желанье будет).

---

[Avallen]

Уильям Батлер Йейтс, Влюбленный рассказывает о розе, цветущей в его сердце

Всё, что на свете грустно, убого и безобразно:
Ребенка плач у дороги, телеги скрип за мостом,
Шаги усталого пахаря и всхлипы осени грязной –
Туманит и искажает твой образ в сердце моем.

Как много зла и печали! Я заново всё перестрою –
И на холме одиноко прилягу весенним днем,
Чтоб стали земля и небо шкатулкою золотою
Для грёз о прекрасной розе, цветущей в сердце моем.

---

Хакани

[Avallen]

Скажи, кто не влюблен в тебя на длинной улице твоей?
Кто, чтобы видеться с тобой, не поселился бы на ней?

Волнуется базар любви, на нем испытывают нас,
И всех поступков прямота - от кривизны твоих кудрей.

Я поглядел в твое лицо, и выросла моя душа.
Увы, твой нрав с лицом не схож, он - душегубец и злодей.

Я рад разлуке - у меня есть силы вынести ее,
Но твой невыносимый нрав... Страх перед ним меня сильней.

Безрадостно мое лицо, как степь, лишенная воды.
Конечно, должен пренебречь моей водою твой ручей.

Что делать, пусть вдыхает враг благоухание твое,
Не смеет близко подойти душа, подобная моей.

---

[el-se]

Иннокентий Анненский

Сентябрь

Раззолочённые, но чахлые сады
С соблазном пурпура на медленных недугах,
И солнца поздний пыл в его коротких дугах,
Невластный вылиться в душистые плоды.

И желтый шелк ковров, и грубые следы,
И понятая ложь последнего свиданья,
И парков черные, бездонные пруды,
Давно готовые для спелого страданья...

Но сердцу чудится лишь красота утрат,
Лишь упоение в завороженной силе;
И тех, которые уж лотоса вкусили,
Волнует вкрадчивый осенний аромат.

---

[Avallen]

Элизабет Браунинг, Сонеты с португальского

№ 44

Ты приносил мне цветы - так много цветов!
Летом, зимой, и летом, и в снег, и в дождь.
Плющ и подснежник, пион и болиголов -
Я в этой клетке ждала их и день и ночь.

Вот и настало время платить долги.
Каждый сонет - букет, а строка - цветок.
В сердце остались мерзлые корешки.
Книгою стали безумие и восторг.

---

[Avallen]

Можно ли выкладывать в сообщество стихи на языке оригинала? Я не видела перевод, который бы мне понравился.

Robert Frost, My november guest

Robert Frost, My november guest

My Sorrow, when she's here with me,
Thinks these dark days of autumn rain
Are beautiful as days can be;
She loves the bare, the withered tree;
She walks the sodden pasture lane.

Her pleasure will not let me stay.
She talks and I am faint to list:
She"s glad the birds are gone away,
She"s glad her simple worsted gray
Is silver now with clinging mist.

The desolate, deserted trees,
The faded earth, the heavy sky,
The beauties she so truly sees,
She thinks I have no eye for these,
And vexes me for reason why.

Not yesterday I learned to know
The love of bare November days
Before the coming of the snow,
But it were vain to tell her so,
And they are better for her praise.

---

[Avallen]

Готфрид Бенн, Прекрасная юность

Рот девушки, долго провалявшейся в камышах,
Оказался изъеден.
Когда ей вскрыли грудь, пищевод был весь продырявлен.
И наконец под грудобрюшной преградой
Обнаружился крысиный выводок.
Одна из сестричек подохла,
Зато другие пожирали печень и почки,
Пили холодную кровь и тем самым
Организовали себе прекрасную юность.
Прекрасной - и стремительной - оказалась и их собственная смерть:
Весь выводок выкинули в ведро.
Ах, какой прощальный писк они подняли!

(больше)

---

[Avallen]

Перси Биши Шелли. Индийская серенада
(Перевод Пастернака)

I

В сновиденьях о тебе
Прерываю сладость сна,
Мерно дышащая ночь
Звездами озарена.
В грезах о тебе встаю
И, всецело в их плену,
Как во сне, переношусь
Чудом к твоему окну.

II

Отзвук голосов плывет
По забывшейся реке.
Запах трав, как мысли вслух,
Носится невдалеке.
Безутешный соловей
Заливается в бреду.
Смертной мукою и я
Постепенно изойду.

III

Подыми меня с травы.
Я в огне, я тень, я труп.
К ледяным губам прижми
Животворный трепет губ.
Я, как труп, похолодел.
Телом всем прижмись ко мне,
Положи скорей предел
Сердца частой стукотне.

---

[Dead Poets]

Однажды суфий, человек святой,
Увидел на гвозде мешок пустой.
Увидел суфий эту благодать,
И стал в слезах одежды рвать.
"Лишь в нем, - воскликнул суфий, - нет коварства!
В нем царство нищих и от бед лекарство!"
Кричали: "Вот спаситель наш от бед!" -
Другие суфии за ним вослед.
Они порой смеялись и рыдали,
Мешок пустой хваленьем восхваляли.
У простака вопрос сорвался с уст:
"Что прославлять мешок, который пуст?"
Ответили ему не без презренья:
"Ты здесь к чему, ты чужд воображенья?
Ступай отсюда, если ты такой,
Что зришь лишь то, что можно взять рукой.
В мечтах влюбленный видит днем и ночью
Предмет любви, невидимый воочью!"


Руми.

---

Небеса

[Avallen]

Что я знаю о времени вне ясной утренней ноты
когда птицы, будто слепцы,
встрепенутся от солнца и собственной простуженной песни,
фуга света, что сыграна на клавишах листьев,
крылья ветра сметают трепет колибри над камнем
Потревоженная тень замерла в ожиданье

Мне снится время, которому сон не ведом, и земля,
где, как здесь, никогда не заходит солнце
Место, где все пути сливаются, будто реки
В самой глубине леса,
где горизонты и шумящие дерева
прорастают навстречу друг другу

Что я знаю о времени
До того, как свет умрет в последнем подлеске
До того, как утонувшие звезды всплывут вновь

© Стейн Мерен

еще

---

Счастливого 2009-го!

[robert ross]

In Memoriam
by Lord Alfred Tennyson


Ring out, wild bells, to the wild sky,
The flying cloud, the frosty light:
The year is dying in the night;
Ring out, wild bells, and let him die.

Ring out the old, ring in the new,
Ring, happy bells, across the snow:
The year is going, let him go;
Ring out the false, ring in the true.

Ring out the grief that saps the mind
For those that here we see no more;
Ring out the feud of rich and poor,
Ring in redress to all mankind.

Ring out a slowly dying cause,
And ancient forms of party strife;
Ring in the nobler modes of life,
With sweeter manners, purer laws.

Ring out the want, the care, the sin,
The faithless coldness of the times;
Ring out, ring out my mournful rhymes
But ring the fuller minstrel in.

Ring out false pride in place and blood,
The civic slander and the spite;
Ring in the love of truth and right,
Ring in the common love of good.

Ring out old shapes of foul disease;
Ring out the narrowing lust of gold;
Ring out the thousand wars of old,
Ring in the thousand years of peace.

Ring in the valiant man and free,
The larger heart, the kindlier hand;
Ring out the darkness of the land,
Ring in the Christ that is to be.

---

Роберт Блай

[Avallen]

Роберт Блай в коллекции афоризмов: То, что мы любили однажды, остается с нами навсегда.

Вода нужна,
а в августе - особо.
Накапавшую
из водопровода воду
в ведре
несу я к юным ивам,
чьи листья
обглодала саранча.
Вода полезна.
И бидон
с водою,
стоящий на сиденье
моей машины
около меня,
полезен тоже.
Скашивая глаз,
я наблюдаю
черное пространство
вокруг бидона.
Правильно!
Воде
светиться не положено.
Но светит
и светится вода.
Бидон
подрагивает на сиденье,
а я качу
каменоломен мимо,
где темный
неотесанный гранит,
как будущие памятники
мертвым,
ждет
острого свидания с резцом.
Но мертвые
в живых сердцах у нас
так, как вода в граните,
остаются,
хотя их дело
от живущих прочь,
не возвращаясь, уходить.
Вода
сама приходит
и сама уходит,
без наших просьб
она течет меж нами
к Миннесоте
и к Миссисипи,
к бездне Океана.
Она всегда течет туда,
где быть воде положено.
Никто
ей на могилу не кладет цветов.
Она была.
Ее средь нас не стало.
Она ушла.

---

Вильям Хайнесен

[Avallen]

(из книги переводов Евгения Витковского "Вечный слушатель")

ТАНЦУЮЩИЙ ТОПОЛИНЫЙ ПУХ

Отто Гельстеду

Так сейчас далеко, далеко, далеко
до пивнушки Давидсена на каком-то бульваре в 1918-м,
до гостиницы "Пекин" в 1968-м.
Все дальше от грядущего дня, дальше от сердца.
Лишь пух тополиный все так же
атакует пространство, беспечно танцуя вдоль улиц,
все так же, как некогда
в июньском Фредериксберге,
где опаловый свет розовеющей ауры раннего утра
отражался в паническом взоре Софуса Клауссена,
в мерцании комнат, заполненных дымом табачным и книгами.

Это было в те баснословные времена,
когда своевольное девичье сердце тебя омрачало,
заставляя издать не одно и не два стихотворных рыданья
о духе, ведущем войну партизанскую против монархии сердца,
о бессилии разума и "Всемогуществе танца".

Но, спаси и помилуй, - там было еще и другое...

Но, спаси и помилуй, - там было еще и другое,
там история целой культуры была,
философия от Гераклита до Иверсена,
утопизм от Томаса Мора до Тегерсена,
искусство во всем его множестве форм -
от Гомера до Кристенсена,
от пещер Альтамиры - и вплоть до Лундстрема!
Ты мне был университетом,
и огромный багаж восхитительных знаний, что привез я домой,
к островкам этим северным скудным,
до сих пор еще не до конца распакован.

Ах, в живых не осталось почти никого
от магических дней,
феерический ветер времен посрывал головные уборы
с тех, разумно-сосредоточенных, и с тех, деловито-тревожных,
и с уповающих, и с открытых душою.
Далеко, далеко этот ветер унес их носовые платки
со следами слез.

Все унес -
кроме (пока еще) слов,
что попали в печать и за годы накоплены в книгах, -
даже если характерно землистые пятна тленья
разрушают состарившуюся бумагу,
даже если они в пути.
Пока еще эти СЛОВА -
лакмус ошеломляющей мощи,
юное пламя поэзии и нерастраченной страсти,
даже черного юмора и пессимизма,
протеста и попросту крика,
доброй воли, любви, наконец!

Да, вначале, конечно же, было слово,
и оно полагало, что пришло навсегда,
но однажды уйдет и оно.
Это все ощущаешь в лукавой и мнительной старости остро,
(но надеешься - если случится, то поздно,
ну, а лучше всего - никогда).
Что же ТОГДА остается на свете?
Танцующий пух тополиный?
Может быть, и не он.
Ничего, ничего не останется, может быть, ничего
в этом мире вскипающей злобы звериной
и набравшего скорость военно-технического прогресса.

Ничего, кроме танца.
Только танец бессмертен.
Танцевальные жесты предметов -
даже если не волны пшеницы и не опахала листвы,
то по крайности танец пылинок в луче,
то по крайности звезд золотое мерцанье,
танец радости и неземного блаженства
в подвенечных, из вечности сотканных платьях,
все танцуют они, ибо в тот достопамятный вечер
в незнакомой стране, где мы повстречались случайно,
и, танцуя на гальке под восточными башнями
со стаканом в руке, вдруг припомнили старую, из
Фредериксберга, газеллу арабскую:
"Тот, кто постиг всемогущество танца -
Бога постиг,
Ибо постиг, что любовь убивает.
Аллах велик".

---

Хорхе Луис Борхес

[Лис]

УТРАЧЕННОЕ

Где жизнь моя, которой не жил, та,
Что быть могла, бесчестием пятная
Или венчая лаврами, иная
Судьба - удел клинка или щита,
Моим не ставший? Где пережитое
Норвежцами и персами времен
Былых? Где свет, которого лишен?
Где шквал и якорь? Где забвенье, кто я
Теперь? Где избавленье от забот -
Ночь, посланная труженикам честным
За день работ в упорстве бессловесном,
Все, чем словесность издавна живет?
Где ты, что и сегодня в ожиданье
Несбывшегося нашего свиданья?

Ни у кого нет перевода "The Folly of Being Comforted" Йейтса? Очень нужно.

---

Иосиф Бродский

[chinche]

ПАМЯТИ ФЕДИ ДОБРОВОЛЬСКОГО

Мы продолжаем жить.
Мы читаем или пишем стихи.
Мы разглядываем красивых женщин,
улыбающихся миру с обложки
иллюстрированных журналов.
Мы обдумываем своих друзей,
возвращаясь через весь город
в полузамерзшем и дрожащем трамвае:
мы продолжаем жить.

Иногда мы видим деревья,
которые
черными обнаженными руками
поддерживают бесконечный груз неба,
или подламываются под грузом неба,
напоминающего по ночам землю.
Мы видим деревья,
лежащие на земле.
Мы продолжаем жить.
Мы, с которыми ты долго разговаривал
о современной живописи,
или с которыми пил на углу
Невского проспекта
пиво, —
редко вспоминаем тебя.
И когда вспоминаем,
то начинаем жалеть себя,
свои сутулые спины,
свое отвратительно работающее сердце,
начинающее неудобно ерзать
в грудной клетке
уже после третьего этажа.
И приходит в голову,
что в один прекрасный день
с ним — с этим сердцем —
приключится какая-нибудь нелепость,
и тогда один из нас
растянется на восемь тысяч километров
к западу от тебя
на грязном асфальтированном тротуаре,
выронив свои книжки,
и последним, что он увидит,
будут случайные встревоженные лица,
случайная каменная стена дома
и повисший на проводах клочок неба, —
неба,
опирающегося на те самые деревья,
которые мы иногда замечаем....

---

[Avallen]

Покоя! Покоя! Покоя!
Волна, догоняя волну, затихает,
За нею нахлынет другая, - обнимет ее и также затихнет в объятьях,
Но мне, но мне любовь не приносит покоя.

Понизу движется месяц - как поздно он встал!
Как медленно всходит - он, верно, также отягощен любовью, любовью.

К берегу море, безумствуя, льнет,
Полно любовью, любовью.

-Уолт Уитмен

---

Czesław Miłosz

[Avallen]

Вера

Вера есть, когда кто-то увидит
листок на воде или каплю росы;
и вот они есть, потому что конечны.
Хоть бы и очи сковало, смежило,
на свете будет лишь то, что было -
а листик уносит река быстротечная.
Вера есть, когда кто-то поранит
ногу о камень, ведь камни затем,
чтобы ноги нам ранить.
Смотри же на дерева долгую тень.
Лишь мы и цветы тень на землю бросаем:
лишенное тени и жизни не знает.

Оригинал

Wiara

Wiara jest wtedy, kiedy ktoś zobaczy
Listek na wodzie albo kroplę rosy
I wie, że one są – bo są konieczne.
Choćby się oczy zamknęło, marzyło,
Na świecie będzie tylko to, co było,
A liść uniosą dalej wody rzeczne.
Wiara jest także, jeżeli ktoś zrani
Nogę kamieniem i wie, że kamienie
Są po to, żeby nogi nam raniły.
Patrzcie, jak drzewo rzuca długie cienie,
I nasz, i kwiatόw cień pada na ziemię:
Co nie ma cienia, istnieć nie ma siły.